– Игорь, солнце мое, – тихо, чтоб больше нас никто не услышал, проговорила я, усаживаясь рядом, – расскажи-ка ты мне, что у тебя в аптечке?
– А что такое? – его брови удивленно взлетели.
– Ничего, я просто попользовалась твоей аптечкой и мой пациент, – я кивнула в сторону каталки, – уснул. Крепко.
– После моей аптечки? – Игорь выглядел озадаченным. – Странно. С ней все было в порядке. Хотя… О, черт!
– Что? Что в ней было? Отрава? Наркотики? Что?
– Ань, я забыл, честно… – на лице Игоря было написано искреннее отчаяние.
– Игорь!
– Да нет, это ничего страшного, – поспешил успокоить Игорек, – это «слезы богов», транквилизатор такой… Ничего страшного, поспит пару часиков, потом правда, голова раскалываться будет, и пить будет очень… хотеть…
– Спасибо, что разъяснил, – съязвила я, расслаблено откидываясь на спинку кресла, все в порядке, – а то я тут все думаю – кто ж из нас доктор! Где ж ты его, родной, взял? Если честно не ответишь, генералу наябедничаю…
– А… мне его один товарищ подогнал, из армейских… Я после ранения очень плохо сплю, ну и вот…
– Ладно, сделаем вид, что поверили на слово, но чтобы завтра с утра был у наших психов.
– Со мной все в порядке, – угрюмо буркнул Игорь.
– Я знаю, но чтобы завтра был у психов, тебе подберут что-нибудь более подходящее. Я проверю. И завязывал бы ты со «слезами», а то лет через пять будешь сидеть на тихом дворике санатория для душевно здоровых, гугукать и слюни пускать от счастья. Чего так смотришь? Тебя что, твой армейский друг не предупредил о последствиях? Еще раз словлю за самолечением, сама тебя в этот санаторий и отправлю. Усек?
– Усек, – уныло откликнулся он.
– Вот и хорошо.
Я перебралась на свое место, откинула спинку кресла, повозилась, устраиваясь поудобнее. Теперь можно и отдохнуть. Соседнее кресло скрипнуло, и в ухо вполз тихий голос Эжа.
– Слушай, Анька, я тут все думал о генетике.
– Чем тебе помешала эта безвредная наука? – не открывая глаз, пробормотала я.
– У вас вся семейка такая ненормальная, подбираете всех сирых и убогих?
– Нет, не всех. Тебя ж не подобрали. А его, – я не глядя, ткнула в сторону Влада, – я не подобрала, а купила всего за пятнадцать кредов.
– Черт! Ань, я не хотел тебя обидеть…
– Ты и не обидел, а теперь пошел к той матери, дай поспать.
Эжен раздосадованно хмыкнул и поднялся. Вот и правильно, лети, голубь, отсюда, да подальше! Но голубь не улетел, над головой щелкнули замки багажного ящика, зашуршала ткань, и меня укрыли тонким пледом, заботливо подоткнув края.
…Дышать было тяжело и жарко. Лицо будто пленкой облепило какой-то влажной тканью. Он долго не мог понять, что нужно сделать, чтобы глотнуть свежего воздуха. Оказалось, ничего героического предпринимать не надо. А надо всего лишь повернуть голову. Влад повернул, сморщившись от боли, вызванной этим простым движением. Но зато теперь он мог свободно дышать. А до этого не мог, потому что дышать лицом в подушку затруднительно. В подушку. Губы против воли расплылись в идиотской улыбке. Все хорошо. Ну и что, что ноет все тело, что адски хочется пить, что опять треснула разбитая губа. Все хорошо. Потому что будь плохо, вместо подушки он утыкался бы носом в набитый вонючей соломой тюфяк. Его не бросили, его забрали с собой, а он так боялся засыпать в той душной комнате, но у него не было выбора… Где-то над головой слышалось бормотание, кто-то разговаривал. Влад осторожно ощупал себя и беззвучно выругался – из одежды марлевая салфетка на спине, да простынка. И как он пойдет домой? Домой. Как приятно и тепло знать, что у тебя есть дом.
– Проснулся? Вот и молодец, – его похвалили, будто он сделал что-то из ряда вон выходящее, погладили по волосам, в губы ткнулось что-то мокрое. Капелька с этого самого мокрого потекла по губе, Влад осторожно слизнул ее языком. Вода. Ничего вкуснее в жизни не пробовал. Подхватил губами это мокрое и вытянул оттуда всю воду. – Эй, губку отпусти! Не будет ничего хорошего, если ты наглотаешься ишерского мха.
Влад послушно отпустил губку и разлепил тяжелые веки. Все плыло перед глазами, и было почему-то голубым. Моргнул, усилием воли заставляя глаза сфокусироваться. Над ним склонилась Аня, а то голубое ее джинсовая рубашка.
– Где мы? – прохрипел Влад.
– Уже почти дома, минут через пятнадцать будем, – она приложила к его лбу какую-то полоску, заглянула под укрывающую его простыню и обеспокоено нахмурилась.
– Что?
– Ничего сверхъестественного, учитывая твое состояние. Температура небольшая и повязка промокла, поменять надо. До дома потерпишь?
– Потерплю.
Влад пошевелился, раздумывая, как бы это половчее сесть.
– Ты что это делаешь? – подозрительно поинтересовалась Аня.
– Сажусь.
– Зачем? – подозрительности в голосе хозяйки прибавилось.
– Мы же подлетаем, так? – чувствуя легкое раздражение, принялся разъяснять Влад, осторожно приподнимая себя. – А раз мы подлетаем, нужно одеться, я же голый. Я не могу голым до каюты идти… Если только ты не прикажешь.
– А ты и не пойдешь, – спокойно возразила Аня, однако подхватила его за бока, удерживая в вертикальном положении, когда начал заваливаться. Ее прохладные пальцы приятно касались горящей кожи, – я тебя на каталке отвезу.
– Я не безногий и вполне в состоянии дойти сам, – уперся Влад, еще не хватало позориться, чтоб его везли на каталке через всю станцию, как какого-то тяжелобольного!
Они спорили долго и, в конце концов, Аня к его удивлению уступила и даже помогла одеться, ворча при этом, что если он упадет посреди дороги она и пальцем не шевельнет, чтобы оттащить его в каюту. Потом она принесла воды и какую-то серую кашу в герметичной тарелке. От вида каши желудок протестующе заныл, к горлу подступила тошнота. Влад прикрыл тарелку и отодвинул подальше. Он лучше водички. Есть, похоже, он еще долго не сможет. По крайней мере, до утра. Но на этот раз Аня была неумолима, и ему пришлось проглотить пару ложек серого месива. От пытки кашей спасли сирены станции, приветствующие возвращение транспорта. Влад сполз с высокой каталки и под неодобрительным взглядом хозяйки побрел к трапу.