Вершина мира. Книга первая - Страница 14

– Извините, – я повернулась к ней уже стоя в дверях, – может, вы мне подскажите можно ли оформить вольную или что там подобное, желательно прямо сейчас?

Она взглянула на меня так, будто я ляпнула что-то крайне неприличное, но потом лишь покачала головой:

– Сейчас нельзя, – видно лицо мое приняло уже вовсе несчастное выражение, она сжалилась, и посоветовала. – Можно будет через год, если он продержится все это время у одного хозяина – таков закон. Только должна предупредить вас, в отношении этого раба – он злобен и агрессивен. Так что вы приобрели себе большую головную боль.

– Спасибо, – неизвестно зачем пробормотала я, чувствуя себя мышью загнанной в угол.

Я уже спускалась по ступенькам, когда она крикнула мне вдогонку, что покупку доставят не раньше десяти утра. Я махнула рукой, показывая, что поняла и заспешила к стоянке такси, спать хотелось немилосердно.

Глава 4

Пробуждение было отвратным. Пью я редко и с похмелья страдаю крайне жестоко. После тесного общения с Ивашкой Хмельницким в голове засел бесноватый дятел и при каждом движении начинал упорно долбить беззащитные мозги. События вчерашней ночи припоминались с трудом, словно пробиваясь сквозь пелену тумана, а в желудок какой-то злыдень напихал раскаленных камней, короче, ощущения незабываемые. В такие моменты всякий раз торжественно обещаешь себе навсегда завязать с пьянством. Правда, такого рода клятвы, как правило, не выполняются.

Я медленно сползла с кровати, с тоской взирая на окружающий мир, поплелась в душ. После душа, почувствовав себя почти человеком, решила, что не худо бы выпить кофе. Сначала хотела заказать прямо в номер, но потом подумав, что не худо бы прогуляться, отправилась в гостиничный ресторан. Съев легкий завтрак и выпив две чашки настоящего кофе, я почувствовала себя совсем хорошо. Теперь подремать пару часов и можно будет жить дальше. В этом благостном настроении я отправилась в свой номер, часы показывали одиннадцать, до отлета оставалось не более шести часов. Предстояло решить, как я проведу это время, чтобы ожидание не было слишком утомительным.

…Ночь прошла. Бессонная, полная до краев тоски и тревоги. Раб прекрасно знал, что от подобных хозяек сбежать невозможно, да и толку не будет бежать, насколько он помнил из рассказов своих собратьев, операции по лишению мужской части тела проводятся немедленно. Потом мужик превращается в тряпку и… безнадега-то какая! Оставалась призрачная надежда на непонятно что, потому как его сразу не забрали, а оставили ждать утра в перевалочном бараке.

Солнце уже давно встало и заглядывало ласковыми теплыми лучиками сквозь зарешеченное узкое окно. В полосках горячего света плясали пылинки и, бог мой! умирать-то как не хочется!

Пришел казенный конвоир, эта была очередная странность, обычно его забирали хозяйские. Что конвоир казенный, раб определил по форме, такой же, как и у охранников аукциона. Пришедший бесстрастно глянул на раба, перековал руки, больно завернув их за спину, надел на пояс железный обруч и заковав в кандалы ноги, пристегнул их к обручу. Закончив с этим, нацепил рабу стальной ошейник поверх тесного кожаного, доставляющего немало страданий молодому человеку. Поводковую цепь от железного ошейника защелкнул наручником на своем запястье.

До нужного им места добирались пешком, благо было недалеко. Идти со спутанными ногами было нелегко, раб то и дело спотыкался, получая за каждое промедление по легкой затрещине. Прохожие, попадающиеся навстречу, в большинстве своем брезгливо отворачивались от колоритной парочки. Нагретая мостовая приятно согревала замерзшие за ночь ноги.

Остановились возле огромного здания с разряженным шутом у входа, похоже, охранником. Конвоир протянул угрюмому ливрейному стражнику какие-то документы, тот кивнул и нехотя отворил дверь. В здании было прохладно, а рабу в его ветхих лохмотьях, где дырка на дырке, и вовсе стало холодно.

Долго поднимались по боковой лестнице пока, наконец, не добрались до нужного этажа. Конвойный толкнул высокую стеклянную дверь, и они оказались в достаточно теплом коридоре, застеленном узкой ковровой дорожкой. Напротив двери висело огромное зеркало, раб, увидав в нем свое отражение, даже отшатнулся сначала, но потом решил, что грязное пугало, глянувшее на него с той стороны стекла очень даже ничего. Может, молодую хозяйку отвернет от такого приобретения и она его сразу перепродаст.

Конвоир постучался в дверь нужного номера, ему никто не ответил. Он полез в бумаги и сверился с номером на двери, все было верно. Конвоир пожал плечами, снял с приведенного раба казенные цепи, оставив только его ошейник, заставил сесть на пол, пристегнул кандалы к кольцу, торчащему у пола, и ушел. Раб дождался, когда на лестнице стихнут шаги, подергал кольцо – безрезультатно, оно оказалось намертво вмуровано в пол. Бежать невозможно. Раб устало закрыл глаза. Очень хотелось есть, а пить и того больше.

Он сидел и размышлял о хозяевах, которые совсем не заботятся о своем имуществе, вспоминая теперь о прошлом хозяине почти с симпатией и убеждаясь, в очередной раз – все свободные – сволочи.

В глубине коридора звякнул колокольчик, из разъехавшихся дверей вышла невысокая темноволосая девушка, та самая, которая считалась теперь его госпожой. На ее лице сияли больше глаза, не поймешь сразу какого цвета – то ли синие, то ли зеленые. Свежее личико ее не хранило никаких следов ночного празднования, только темные круги под глазами выдавали неприятное состояние похмелья. На какое-то мгновение показалось, что он ее уже где-то видел. Это было даже не воспоминание, лишь его отблеск за давностью почти истертый временем. Раб едва заметно тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли. Он настороженно следил за ее легкой неслышной походкой, пытаясь сходу определить ее характер и свои будущие проблемы. Вот она подошла к нему вплотную и рассеяно уставилась на него, как на незванного гостя, в глазах нет ни намека на обычное хозяйское презрение, только настороженный интерес…