– Влад?
Отец только кивнул, и уже собрался продолжать, когда я его остановила. Мне нужно пару минут. Всего пару минут.
– Папа, подожди, – выдавила я, чувствуя, как к глазам подкатываются слезы.
– Анечка, тебе плохо? – засуетился генерал.
– Как думаешь, тебе бы было хорошо, узнай ты, что твоя мать мало того, что шлюха, так еще и убийца? – горько усмехнулась я, зябко обнимая себя за плечи. А потом кивнула, чтоб продолжал. Нужно выслушать все до конца, а потом попытаться жить дальше
– Они разыграли нападение в лесу, про мальчишку сказали, что его похитили при нападении. В свете предыдущего покушения это выглядело очень даже. Сабрина для натуральности даже руки себе изрезала. В этом направлении расследование почти не проводилось. Вот так и вышло, что ничего никто не нашел. А ребенка искали. Для его поиска были подключены силы не только местной, но и галактической полиции. Почему это не дало никаких результатов стало понятно только сейчас. Никто же не подумал, что нужно трясти местных работорговцев, да и пострадавшую родственницу герцога, пристрастно никто не допрашивал. Тут уж вины ребят нет. Все ждали, что вот-вот придет требование о выкупе. Но ничего подобного, как ты сама понимаешь, не поступало. Ребятам тогда хорошо нервы потрепали, требовали найти иголку в стогу сена, а полных возможностей для этого не дали. Ты ж сама знаешь, как это бывает. Следователю быстро и четко дали понять, что не стоит слишком трогать герцогскую семью, понесшую невосполнимые потери и находящуюся в глубоком трауре. Нечего людям нервы зазря трепать, а вы крутитесь, как хотите, вам же были даны четкие приметы ребенка вот и ройте носом землю. Вперед и с песней! Но дети-то имеют особенность вырастать. Единственной сохранившейся с той поры приметой может считаться татуировка, которая передается у них в семье как бы по наследству. Небольшая забавная татуировка на внутренней стороне бедра… Да, да! Та самая. Но примета эта – зацепка слабая. Просто физически невозможно залезть в штаны всем детям заселенных миров, даже нужного возраста, на это и жизни не хватит. По работорговым притонам работали, но время было упущено, так что разработка ничего не дала.
Спустя несколько лет безуспешных поисков, о мальчике забывают. Отец-герцог умирает и оставляет младшему, а теперь единственному сыну все, что имел – компанию по производству компьютерных технологий, приносящей, может и не очень большой, но стабильный доход, завод по производству судостроительного оборудования, плантацию каких-то редких цветов и большой отель в неплохом состоянии. Ничего не скажешь, разносторонний был старичок. Престарелая мать после смерти мужа уезжает и поселяется в уединенном месте, где и проводит большую часть времени, за исключением одного раза в год, на день рождения внука, он родился как раз в день, когда на Таурине начинается карнавал, если я не ошибаюсь десятого числа пятого месяца. Хотя, по всем свидетельствам, старушка не так уж безобидна и до сих пор держит руку на пульсе семейного дела. Все зажили тихо и счастливо, Сабрина получила, наконец, то, чего добивалась – титул и деньги.
Теперь о том, что я смог узнать касательно мальчика. Делом это было не простым, но я смог-таки проследить его жизненный путь, только в обратном направлении. Поправь, если я где-то ошибусь. Ребенок получился крепкий и крайне несговорчивый. Его били, морили голодом, всячески издевались, но он выживал. Хозяева менялись как окраска у хамелеона. Он много попутешествовал в трюмах торговых судов, одно время даже был гладиатором, одним из лучших, между прочим, и нигде не задерживался больше полугода. На чем выжил – ума не приложу! В итоге его выкупила какая-то полупьяная особа на невольничьем рынке Земли, совершенно случайно, как она сама утверждает, за пятнадцать кредов. Кстати, он и имя выбрал себе правильное, того пятилетнего мальчика звали Владислав Куприн.
Отчего-то стало трудно дышать, я рванула ворот рубашки. Боже, как же тяжело! Я наклонилась, почти ткнувшись носом в колени, впервые чувствуя, что у меня есть сердце. Нет, оно было и раньше, но никогда не ворочалось с такой болью и не жгло за грудиной. Папа принес воды и почти насильно заставил глотнуть.
– Тихо, тихо, девочка, – отец прижал меня к своему плечу, укачивая, как маленькую. Я шмыгала носом, уткнувшись в такое привычное и надежное плечо, пахнущее одеколоном, табачным дымом и оружейной смазкой. – Ань, ну все же не так плохо! А мать… никакая она тебе не мать! Так, инкубатор.
– Пап, что дальше-то будет?
– А что будет? Все хорошо будет, – он поглаживал меня по голове, утешая, – мы дело на доследование отправим. Провозятся с ним, правда, пару месяцев, а потом суд будет. А когда все закончится, мы в отпуск поедем. Все вместе. К Сахе. Ты со своим волком возиться будешь и в озере купаться. Хочешь к Сахе? Вот и хорошо. Вот и решено. Ты только Владу пока ничего не говори и документы, если соберешься читать, подальше прячь, а то он у нас парень умный, быстро все увяжет.
– Естественно, я же не самоубийца, – закивала я головой, окончательно успокаиваясь, – мне еще с ним жить, а он не сможет жить со мной, если узнает то, что ты рассказал.
Думая, что и я не смогу в глаза ему смотреть, отчего-то чувствуя вину, что у меня всю жизнь было все хорошо, а он вон как.
– Вот и хорошо, – с облегчением вздохнул папа, отстранив меня и внимательно заглядывая в глаза. – Давай, я тебя спать уложу и посижу немного, пока не заснешь.
– Нет, пап, не надо. Уже все в порядке. Ты иди. Тебя Ника ждет, да и выспаться тебе надо. Вон ты, какой усталый.