– Нечего меня жалеть, – он дернул плечом, сбрасывая мою руку, – я сам виноват и сам ответил. Все, и хватит об этом.
– А я и не собиралась тебя жалеть, – фыркнула я, и отворачиваясь, нечаянно задела его бок.
– Поаккуратней нельзя? – раздраженно процедил он сквозь стиснутые зубы.
– Нельзя, – ехидно ответила я, – ты же сам приказал тебя не жалеть.
Я встала и снова отошла к окну. Пора ложиться спать, завтра предстоит тяжелый день, надо встать до зари. Все! И пусть Влад с его проблемами катиться ко всем чертям, которых только смогли выдумать многочисленные религии.
…Влад повернул голову и уставился на ее хрупкий силуэт у окна, сотканный из темноты и бледного света. И чего, спрашивается, взбесился? Ему бы прощения просить, а он наорал! Вот и как понимать этих женщин? Ей сейчас положено злиться и ругать его, что он, подлец, подвел ее, доверия не оправдал и вляпался в очередную неприятность, а она ж нет! Жалеет, сочувствует! Очень ли больно, спрашивает! Вопрос-то какой идиотский, и как на него ответить? Нет, Аня, мне очень приятно. Так что ли? А с другой стороны – радуйся дурак, хоть кому-то нужен. И задела она тебя рукой, так потерпи, она ж не специально, случайно вышло. А ты…
Влад лежал, не зная как поправить недавнюю грубость, чувствуя себя последней сволочью. Интересно, а если попросить принести воды не откажет? Тем более, что пить действительно очень хочется. Влад слабо шевельнулся, видя, что она собирается отойти от окна…
Вставать завтра рано, в очередной раз напомнила я себе, но почему же тогда я продолжаю стоять у окошка, наблюдая, как ветер раскачивает верхушки деревьев, слушаю, как вздыхает озеро и жду, что Влад позовет, ища сочувствия, и пожалуется? Неужели я все-таки влюбилась в этого глупого непутевого мальчишку? Или это синдром привыкания? Когда врач настолько сживается со своим пациентом… даже думать не хочется! Отогнав эти ненужные и опасные мысли, я переоделась и уже собиралась ложиться, как услышала из темноты:
– Если тебе не трудно, принеси, пожалуйста, воды, – чуть слышно попросил он.
– Хорошо, – с готовностью откликнулась я, – может еще чего-нибудь? Ты, наверное, есть хочешь? – и тут же одернула себя, ну кто после такого вечера захочет есть?
– Нет, спасибо, только воды.
Я сходила вниз, налила в кувшин воды и уже собралась нести, но передумала. Вернулась на кухню, сварила грог, сделала несколько бутербродов с колбасой, солониной и сыром, сложила все в маленькую корзинку, и потащила добычу наверх.
– Вместо воды я грога сварила, ничего? – спросила я, выставляя содержимое корзинки на табуретку возле его кровати.
– Ничего, – эхом отозвался Влад, поворачиваясь и приподнимаясь на локте.
– Держи, – я подала ему чашку, – только аккуратно, горячий.
Он поблагодарил меня кивком головы и, сделав несколько осторожных глотков, отставил ее.
– Здесь еще бутерброды, будешь? – неизвестно чему радуясь, быстро проговорила я, снимая с тарелки салфетку.
– Давай, – согласился Влад.
Я пододвинула к нему тарелку, а сама устроилась на своей кровати, чтобы не мешать. Комнату заливал свет Крека, его едва хватало, различать предметы вокруг, но мне было достаточно. Я словила себя на том, что улыбаюсь, наблюдая как Влад, почти не жуя, глотает еду, запивая обжигающим грогом.
– Как же это тебя угораздило? – поинтересовалась я через некоторое время.
– Ругать будешь? – вместо ответа спросил он, запихивая в рот последний кусок.
– Нет, – покачала я головой, – не буду, – я пересела к нему, – Владушка… – он тихо засмеялся, – что я смешного сказала? – смутилась я.
– Ты меня так ласково называешь, каждый раз, как со мной какие-нибудь гадости случаются.
– Ты находишь это смешным? – еще больше смущаясь пролепетала я, даже не подозревая, что он это запоминает.
– Нет. Просто я вот о чем подумал, может почаще влипать в серьезные неприятности? Чтобы ты мурлыкала «Владушка». Ты знаешь, я готов даже побои ради этого терпеть.
– Что за разговорчики, глупый мальчишка, – нахмурилась я, – давай лучше посмотрю, что там Саха наворотил.
– Переводишь стрелки? – Опять засмеялся Влад, – и чего ты так со мной возишься, понять не могу. Я и не из таких передряг живым выходил. Помнишь тот шрам от ноги через весь живот?
– Это тот, который по ребрам уходил на спину? – из вежливости уточнила я, хотя это было излишним, я его помнила.
– Так вот, – Влад отодвинул тарелку и улегся, – было это на арене. Мне достался тогда очень сильный противник, может и не сильный вовсе, но я провел к тому времени около девяти боев, так что на меня хватило. Если бы я выиграл и в тот раз, мне бы дали свободу. В общем, я его уже почти уходил, но тут он выхватил маленький ножик, на нем кожаные доспехи, а на мне, смех сказать – набедренная повязка. Ну, выхватил он нож и чиркнул мне по животу и разрезал все не хуже твоего скальпеля. Надсмотрщики решили, что я сдох и выкинули в яму для мусора. Значит, лежу я там, кишки наружу…
– Без подробностей, пожалуйста, – прервала его я, зная их все наизусть и не желая выслушивать это еще раз на ночь глядя, – я ночью спать хочу.
– А как же ты на работе? – подначил меня он.
– На работе, это на работе. У меня после нее кошмаров не бывает, не то что от твоих рассказов, а под бок мне бежать не к кому.
– Так ко мне беги, – расхрабрившись, великодушно разрешил он, – этому мы завсегда рады.
– Ну и зараза же вы, Владислав Дмитриевич, – прошипела я, – вот так бы и дала бы вам по заднице.
– Не, по заднице сегодня нельзя, – заныл он, – она у меня многострадальная.
– Вот-вот, я о том же, давай я тебя осмотрю. У меня где-то мазь должна быть, синяки за пару дней сгонит и рубцы подживит. Скоро папаня приедет и мне надо, чтобы ты имел товарный вид, – я включила ночник и принялась расковыривать свой саквояж, отыскивая нужный тюбик.