– Как это, показательное выступление? – сглотнув, поинтересовался заметно побледневший Олег.
– Очень просто – привязывают к столбу и обрабатывают от души кнутом, да так, чтоб до потери сознания, иной раз так отделают, что когда глаза потом открываешь, не можешь понять есть у тебя спина или нет – одно сплошное месиво. Кто посильнее, тот выживает, а слабый прямо там коньки и отбрасывает, иной раз и снять не успевают. Но после такой обработки ты уже не работник, а значит на продажу. Если какой торговый корабль купит за бесценок – хорошо, нет – значит, пристрелят прямо в порту. Торговцы порченый товар не особо жалуют – деньги вложил и волнуйся потом – выживет, не выживет. Мне везло, меня всегда выкупали.
Конечно, многое и от надсмотрщиков зависит, – продолжал рассуждать Влад, не обращая никакого внимания на Олега, которого явно подташнивало. – Бывают не совсем плохие, эти хозяйское добро берегут и не сильно портят, плохо работу сделал – всыпят плеткой пяток раз, да и то не сильно. Синяков только наставят, чтоб работать потом мог, а чаще ткнут кулаком между лопаток и переделывать заставят. Самое страшное, это когда засыпаешь и просыпаешься с одной мыслью: «Меня опять сегодня будут бить». Это очень плохо, когда подобная дрянь привяжется, преследует, тогда как парша и изнутри разъедает. Тут главное понять – жизнь твоя и ломаного грошика не стоит, а свободу можно получить только через того, что на небе сидит. Надо осознать, что выхода нет, а если и есть, то только после смерти.
– А как же вольная? – пробормотал потрясенный этим откровением Сенька.
– Это сказки, такого не бывает, – спокойно отрезал Влад, – иногда докатываются слухи, что кого-то где-то освободили, но на моих глазах освобождались, только когда остывали. Понимаешь, Сеня, в том мире, в котором я жил, если ты хочешь выжить, страха быть не должно. Конечно, в какой-то момент становиться страшно, больно и жутко, но этого показывать не стоит. А иногда плакать хочется от бессилия, можно позволить себе подобную расслабуху, но только с одним условием – тебя никто не должен, ни видеть, ни слышать…
Влад замолчал, решив, что с них, а главное с него, на сегодня хватит, он и так рассказал слишком много этим домашним мальчикам. Влад некоторое время смотрел на озеро и свет Крека многократно отраженный на покрытой рябью водной глади вспыхивал и блестел в его глазах. А сами глаза стали на некоторое время безжизненными холодными и злыми. Братья молчали, боясь нарушить тревожную тишину, и каждый думал о своем.
– Но Аня, она другая, – вновь подал голос Влад, взгляд его потеплел, а глаза начали оживать. – Сперва, в самый первый день я убежать хотел, а потом стало просто интересно. Да и странно было – не орет, не дерется, работать сильно не заставляет. А потом, ничего – привык. И уже кажется, что по-другому быть не может. Она не умеет быть до конца жестокой, – задумчиво проговорил он так, словно говорил сам с собой, – даже когда она меня под домашний арест посадила, у меня были простыня и матрац, а в комнате всегда было тепло. Только у нее я забыл, что такое голод. Да, конечно, я могу задержаться на работе и едва притащить домой ноги от голода и усталости, но это уже не тот голод, который был раньше, потому как я всегда знаю, что меня дома ждет еда и постель.
– Всем хороша, – улыбнулся Влад, рисуя перед мысленным взором Анино смеющееся лицо, – вот только на каждый шаг по сто указаний. А то, сделаешь что не так, она замолкнет дня на три, и не знаешь, с какой стороны к ней подойти. Или начнет мораль читать, кажется, уж лучше б выпорола разок, и все бы на свои места встало: сама бы успокоилась, и я бы знал как себя вести. Так нет же, ходит как сыч.
– Я же говорю, – протянул Олежка, с радостью переключаясь на обсуждение сестры, лишь бы Влад дальше не стал рассказывать, – занудства нашей Аньке не занимать.
– Молчи, мелкий, – цыкнул на Олега Сенька, – а по поводу рукоприкладства, это ты, Влад, сильно загнул, Анька у нас спокойная как танк, ее так просто не свернешь. Ты знаешь, как ее надо вывести, чтоб она в драку полезла? На это, ой, как много времени и сил уйдет. Вот только я тебе не советую этого делать, потом костей можно не унести. Вон, Олег знает.
– А что я, что я? – заныл Олег, поежившись, – это было-то всего один раз.
– Один раз, – подтвердил Сенька, – но тебе, по-моему, хватило.
– А тебе бы не хватило, если бы тебя оглоблей по горбу? А потом еще в озеро загнала и не выпускала, пока маманя не пришла.
– Да, ты только забыл уточнить, что загнала она тебя еще до обеда, а маманя пришла, когда стемнело совсем, – подцепил Сенька брата.
– Можно узнать, что ж ты такого сделал? – Влад аж сел от любопытства.
– В принципе, ничего, – неохотно пояснил Олег, – ей лет пятнадцать было, мне около восьми, может чуть меньше. Она влюбилась в пацана, он у нас в городе жил, так вот, он ей письма писал и с голубями присылал, а я голубей раньше нее отлавливал и письма эти забирал, потом подразнил ее немного, а она взяла и взбесилась. Кто ж думал, что она так… – Олег махнул рукой.
– Хотя, может, Олег и прав, – все-таки высказался Влад, – некоторая доля занудства в ней присутствует.
– Пошли, может, домой? – вдруг предложил Сенька, видимо разговор подпортил ему настроение. – Черт с ним, с этим никтокреком. Не последний день живем, успеем еще насмотреться. Сыро что-то сегодня, простуду запросто подцепить можно.
– Пошли, – равнодушно пожал плечами Влад, поднимаясь с травы…
Влад молча вошел в комнату и сразу направился к шкафу. Я удивленно подняла глаза от книги и уставилась на его голую спину, покрытую синими полосками. Порывшись на полке, Влад извлек свежую рубашку и, накинув на себя, повалился на кровать, отвернувшись к стене.