Аккуратно завела «Беркута» в распахнувшийся зев. Сыто лязгнула внешняя переборка, и я на несколько секунд оказалась в полной темноте, нарушаемой только слабым отсветом приборной доски. Я всегда побаиваюсь этого момента, это как между сном и реальностью – я уже здесь, но меня еще нет. А что если я зависну где-то посередине? Внутренний шлюз открылся, не позволив перепугаться окончательно, и станция приняла нас в свое уютное и теплое нутро. Дома оно всегда хорошо, несмотря на то, что этот дом болтается где-то посреди космоса.
Я подрулила к приготовленной площадке и выключила двигатели, взвизгнувшие напоследок и затихшие на самой высокой ноте. Что-то не так с кораблем. Я перевела дух и потерла внезапно вспотевшими ладонями лицо, ощущая прилив бешеной радости, как и всякий человек, внезапно осознавший, что беда была совсем близко, но прошла мимо, даже не задев. Да уж, крайне неприятно думать, что «Беркут» мог подвести где-нибудь посреди космоса. К счастью жизнь не знает сослагательных наклонений. Ведь не подвел же. Дотянул! Хорошо-то как!
Я отстегнула ремни и поводила плечами, разминая затекшую спину. Оглядевшись напоследок и удостоверившись, что все отключено, покинула капитанское кресло.
Влад ждал у закрытого люка одетый в привычные штаны и свитер, настороженно поглядывая в мою сторону. Я прошла мимо и молча разгерметизировала люк. Гидравлика с тихим шипением открыла замки и отвела в сторону тяжелую пластину. Стоявшие рядом техники подняли палубный трап.
Дожидаясь окончательной установки трапа, я почувствовала, как легонько коснулась моего плеча обтянутая свитером мужская грудь. Что ж, любопытство оно, говорят, и кошку сгубило, что уж говорить о более слабом представителе человечества? Не терпится увидеть, куда тебя притащили? Ну, ну! Я чуть повернула голову, вполне достаточно, чтобы увидеть, как настороженность в глазах Влада сменяется неподдельным и глубоким изумлением.
…сперва метался по комнате не находя себе места, шалея от неизвестности и недоумевая зачем его притащили обратно. Неужели так необходимо продолжать мучить? Уж лучше сразу отдали бы новому хозяину и дело с концом! Зачем дальше-то издеваться?!
Прижимался лбом к холодному металлу переборки, задыхался и один раз даже позволил себе тихонечко заскулить. Пока еще есть время пожалеть себя, потом времени уже не будет, равно как не будет и жизни, лишь борьба за существование.
Жизнь рушилась, ускользая песком сквозь пальцы. Не ухватить, не удержать. Почему-то до конца не верилось, что через несколько дней, а может и часов, все закончится. Он вновь окажется в аду, где не будет ни секунды покоя. Придется бороться за место в вонючем бараке, за миску скудной похлебки, и униженно гнуть спину перед хозяевами и надсмотрщиками, если, конечно нет желания быть избитым. И вранье это, что он не боится побоев. Боится и еще как. Всякий нормальный человек боится плетки и унижений, когда в глазах темнеет от боли и тяжело бороться с желанием ползти к хозяину на брюхе моля о пощаде и человеколюбии. Кого-то совсем недавно он упрекал в излишках этих чувств. Идиот!
Еще была сумасшедшая надежда на Дмитрия Петровича. Пусть он пока занят, но он все равно узнает, что раба продали. Он найдет и обязательно перекупит. Может быть…
К третьему дню заточения пришло чувство безысходности и, забившись в угол, без особой пользы пялился в пространство, мысли стали тягучими, как растопленная карамель. Никто не придет, не поможет и не пожалеет. Никто не станет разговаривать с рабом.
Ужасно болело обожженное клеймом бедро. Притронулся к беспокоящему месту и чуть не взвыл от резкой боли. Хозяйка почему-то запретила дотрагиваться до повязки, запрет казался глупым – чего он там не видел? Она приходила сперва каждый час, а потом через три, делала перевязку, во время которой полагалось смирно лежать, отвернувшись к стене. Это был приказ. Но как бы ни злился на хозяйку, проявлять неповиновение считал глупым. Она ему помогает, и отказываться от ее услуг означало подвергнуть себя лишним мучениям.
Проковылял к двери и плотно приложил ухо к металлу. Ничего не слышно. Он посмотрел на часы, его три часа истекли, сейчас придет хозяйка менять повязку, уж лучше сразу подготовиться, чтобы потом не заставлять ее ждать и стоять над ним с надменным и скучающим видом.
Спустил штаны, улегся на кровать, и едва успел прикрыться пледом, открылась дверь, вошла хозяйка с неизменным лотком в руках. Точна, как радиационные часы. Черт бы побрал, эту точность! Хоть раз опоздала бы что ли, для разнообразия. Она, что на работу перестала ходить?
Она пододвинула стул, поставила на него лоток, откинула плед, да так, что открылась только повязка. Деловито звякнули инструменты. Раб раздраженно отвернулся к стенке…
Уныние, преследовавшее меня начало сменяться тупым безразличием. Завтра он улетит. Что ж, это кажется действительно все. Похоже, начался откат, какой бывает всегда после тяжелой и долгой работы. Хорошо, что папаня, вплотную занятый подготовкой к свадьбе обо мне не вспоминал эти дни. У меня просто не хватит нервов терпеть еще и его обвинения, которые обязательно последуют из-за недостатка информации. Правда, оставалась слабая надежда, что отец поймет все без лишних объяснений. Всегда хочется верить в лучшее.
О дальнейшей судьбе Влада доподлинно знали четыре человека – Эжен, Никита, Алиса, категорически отказавшаяся покидать свое рабочее место, несмотря на угрожающую близость родов и я. Завтра дежурство Лисы, и герцогский транспорт будет принимать она. Эжен подготовил все документы по Владу, остается заполучить на них подпись генерала, и бюрократические дела решены. Не желая афишировать происходящее перед участком, я пригласила отца к себе, решив, что так будет с ним договориться не в пример проще.