Вершина мира. Книга первая - Страница 336

336

Но плед не помогает и не потому, что устарел, как оружие, а просто потому, что девочка Аня выросла, и страхи с бедами повзрослели вместе с ней, и нет больше подкроватных монстров, от которых плед так хорошо помогал. Под ним так нестрашно было бояться. Теперь этого всего нет. Есть лишь понимание, что он ушел, раз и навсегда. Нет, не так, это я его прогнала и это единственно правильное решение, но от этого не менее погано, и поправить ничего нельзя. Да даже если и можно было бы, я не стану этого делать. Не стоит умирать по нескольку раз, лучше это сделать сразу.

От этих мыслей глаза помимо воли набухают горячими тяжелыми каплями и не потому, что себя жалко, а оттого, что очень больно и рваная рана на душе истекает обжигающей алой кровью. И чуточку страшно становиться, что кровь очень скоро вытечет вся до капельки, а что останется после и думать не хочется, потом останется только повеситься. С мертвой душой жить нельзя. И кровотечение это не остановишь, ведь душа-то, черт бы ее побрал, она не рука и не нога – жгут-то на нее не наложишь и ниткой не ушьешь.

От таких вещей спасает только работа. Тяжелая, изнуряющая и самое главное, чтоб она, работа, занимала тебя всю, без остатка сжигая мозг и нервы. Чтоб не хватало времени остановиться и подумать. Но до работы еще надо добраться. Целых два часа бездействия.

Убеждать себя, что все будет хорошо, тоже глупо. Я знаю, что будет, только вот когда, и как до этого дожить. Хотя, выход есть – впасть в летаргический сон и переспать все это. Выход замечательный. Отличный выход! Но вот беда – недостижимый. А душа болит так, будто это что-то материальное, как сердце или печень, и выть хочется, стиснув зубы, и головой об стену биться, если б только помогло… И не подействуют даже привычные компромиссы, что утро вечера мудренее и нужно обо всем подумать завтра, и так каждое утро и каждое завтра.

Интересно, Владу уже рассказали о том, кто он? Судя по тому, что он был в кабине во время вылета – рассказали. Чем он сейчас занимается? Злиться ли еще на меня? Черт! Да какая мне, собственно, разница – злится он или нет? Даст бог, я его больше не увижу в своей жизни!

Но как бы я себя ни убеждала в правильности своего решения, все равно было невыносимо паскудно оттого, что где-то недоглядела и довела наши отношения до такого, и еще было жалко себя до слез. Выходит, я его по-настоящему любила. Но об этом надо забыть, и чем быстрее, тем лучше, иначе это будет отравлять жизнь на протяжении всех отведенных мне лет.

Я тряхнула головой, прогоняя надоедливые мысли, злясь на «Беркута», что летит слишком медленно, перекатываясь в пространстве, как безногая черепаха. У меня оставалось целых два часа полета.

…Влад снова оказался в каюте, и удивленно огляделся. Каюта пребывала в полном порядке, не было разбросанных вещей, они оказались снова аккуратно упакованы в сумки, кроме костюма, возле него стоял утюг. Испытывая раздражение оттого, что кто-то рылся в вещах во время его отсутствия, Влад все же мысленно поблагодарил этого человека – он догадался принести утюг иначе пришлось бы идти попрошайничать, чего Влад крайне не любил, да и неудобно как-то.

Пошарив по каюте и найдя сеть, Влад подтянул поближе стол, включил утюг и принялся осторожно выглаживать костюм. Выгладив брюки, жилет и пиджак, взялся за рубашку. Вот чего он терпеть не мог, так это гладить белые рубашки – никак не мог подладиться к температуре, и нередко на рубашках оставались некрасивые рыжие опалины, и не имело значения, насколько умным и модифицированным бывал утюг, итог оставался один и тот же. Чтобы избежать подобной неприятности Влад поставил нагрев на самый минимум.

Рубашка была уже почти отглажена, остался только воротничок и Влад не смог отказать себе в такой малости, как полюбоваться на свою работу. Он отставил утюг подальше, самодовольно разглядывая рубашку – все идеально, складочки, там где надо заглажены, где не надо разглажены. Так хорошо у него еще ни разу не получалось. Вдоволь налюбовавшись, он снова потянулся за утюгом, намереваясь закончить работу, но его остановил растерянный и чуть испуганный женский голос:

– Простите, я не знала, что вы вернулись, милорд… Ваша светлость, что вы делаете?!

Влад резко повернулся на голос, неуклюже задев шнур утюга, свалил его себе на ногу. Удар был чувствителен, и мужчине стоило больших усилий не взвыть. Еще повезло, что утюг не очень горячий. Девица была так взволнована и напугана, что ничего не заметила.

– Что я делаю? – ворчливо отозвался Влад, за шнур притянул к себе утюг и водрузил на стол. – Костюм я свой глажу, что, не видно?

– Но, Ваша светлость, вам же нельзя, – проинформировала его девушка.

– То есть как это – нельзя? – от непонимания Влад начал раздражаться.

– Нет, ну, можно… наверное… я не знаю… но все равно нельзя, – на лице девушки отразилось нешуточное страдание.

– Так, давайте разберемся спокойно, – предложил Влад, – почему мне нельзя гладить свои вещи?

– Потому что это моя работа, я горничная и помощник камердинера Вашей светлости, и если кто-нибудь узнает, что вы сами… я вылечу с этой работы…

Вот тебе и раз, Влад в недоумении поскреб затылок, повозил пару раз утюгом и едва не вызвал вселенскую катастрофу! Чуть не лишил девчонку работы. Это куда же его угораздило попасть? Что это за мир такой – аристократически титулованный?

– Я обещаю, об этом никто не узнает, если вы сами не станете говорить о произошедшем на каждом углу, – торжественно проговорил Влад, надеясь, что это успокоит девушку.

– Спасибо, милорд, – тихо и с явным облегчением проговорила она.

336