«Но я не хочу, – попытался он удержать ее, хватая за легкие одежды, – побудь со мной еще немножко, хотя бы минутку», – выклянчивал он.
«Не хмурься так. Скоро все кончится, все наладится, вот увидишь, – пообещала она, держа в теплых ладонях его руки, – надо только немного подождать».
«А ты не обманешь?» – с надеждой глядя в ее глаза, спросил он.
«Я никогда не обманываю», – ласковая улыбка снова осветила ее лицо.
«Подожди, – все еще надеясь ее задержать, позвал он, – кто ты? Как тебя зовут?»
Но она уже растаяла, превратившись в легкое облачко.
Он с тоской посмотрел вниз, ему не хотелось возвращаться, там было слишком больно. Тот, внизу, слабо заворочался и застонал, он был слишком одинок и несчастен, и бросать его показалось нечестно. Еще раз тоскливо вздохнув, рванулся вниз…
Я проснулась под противный визг видеофона. Кому интересно не спится в такую рань? Сегодня же выходной!
– Пошел вон – я сплю! – сообщила я мигающему разноцветными огнями аппарату, он тут же заткнулся. Я сонно усмехнулась и, лениво перевернувшись на другой бок, закрыла глаза. Я уже почти задремала, когда видеофон зашелся с новой силой, заставив меня подскочить на кровати.
– Чего надо, а? – недовольно поинтересовалась я, включая экран. Оттуда на меня смотрело строгое лицо Лисы.
– Ты еще спишь, – констатировала она.
– Естественное состояние человека в такую рань, тем более, что у него выходной! – парировала я, широко зевнув.
– Ты что, забыла? – в голосе Лисы послышались обиженные нотки.
– А что я должна помнить? – ответила я вопросом на вопрос. Видно мое недоумение отразилось на лице, потому что Лиса решила облегчить мне жизнь.
– Мы же собрались лететь на Землю, – напомнила она, – кутить!
– Вот черт, – промямлила я, – Извини, я думала, это будет завтра.
– Тебе надо поменьше работать! – укорила она меня. – Ладно, через сорок минут на стартовой площадке. Не опаздывай, а то улетим без тебя.
Я выключила связь и побрела в ванну. Лиса права, график работы у меня напряженный, и я часто в силу профессии и семейного положения, точнее отсутствия такового отказываюсь от положенных мне выходных. Мой начальник иной раз с тоской замечает, что если я, не дай Бог, захочу взять все свои выходные, то он меня года два точно не увидит. Приняв душ и выпив кофе, я подхватила дорожную сумку, которая всегда стоит собранной на случай непредвиденных обстоятельств, отправилась в сторону ангарного отсека.
…– Ты посмотри-ка, – услышал он над собой изумленный возглас, – выжил! Слышь, Герд, сгоняй за хозяином!
Раб открыл глаза и воззрился на своего недавнего палача склонившегося над ним. Сколько раз за свою жизнь раб слышал эти слова, не сосчитать.
– Живуч ты, однако, – весело и уважительно похвалил его надсмотрщик, – после такой обработки, которую тебе устроили, мало, кто выживает. Я твою одежонку принес, – он кинул на подстилку ворох лохмотьев, – на, прикройся.
Раб, с усилием преодолевая слабость, осторожно сел и потянулся к тряпью. Выудив из него то, что когда-то было штанами, натянул на себя. Тело на каждое движение отзывалось болью, но уже не резкой, как в начале, а тупой, ноющей. От слишком резвых движений по спине потекло что-то горячее. Пот или кровь? А какая разница. Очередь дошла до рубахи, жмурясь от соприкосновения ткани со вскрывшимися ранами, он все-таки справился и с этим.
– А мы уж думали – издохнешь, – вещал стоящий рядом, с любопытством наблюдая за процедурой одевания, – ты целую неделю в горячке провалялся, мы с Гердом уж хотели пристрелить, да хозяин не позволил.
– Почему? – прохрипел раб, не узнавая своего голоса.
– Что – почему? – не понял надсмотрщик.
– Почему не пристрелили? – хмуро переспросил раб.
– Да я ж тебе, дурню, объясняю – хозяин не позволил. Ты ему благодарен, должен быть, он же тебе жизнь оставил!
– На что она мне? – горько усмехнулся раб.
– И действительно, – пробормотал надсмотрщик, – такая житуха незачем. Но, ты сам должен понять, дело-то хозяйское.
Пришел хмурый хозяин, сам осмотрел раба, зло сплюнул и приказал сперва оттащить к лекарю, а после в общий барак, на работы не выпускать, кормить два раза на дню и как можно скорее подготовить к отправке на продажу.
И раба оттащили, идти сам он не мог. В комнате с белыми стенами и круглыми углами было прохладно. Посередине комнаты стоял высокий стол на толстых ножках, поблескивая полированным металлом в нестерпимо ярком свете лампы. Раба заставили снова раздеться и лечь на этот самый стол, запястья и лодыжки прихватили широкими кожаными петлями, надежно привязывая несчастного к столу. Холод стола немедленно пробрался под кожу, замораживая голый живот и грудь, заставляя мужчину мелко дрожать.
– Прекрати трястись! – приказал откуда-то сверху густой бас, раб замер и осторожно повернул голову, кося глаза на говорившего. Человек оказался на удивление небольшого роста, одетый в клетчатую рубашку и штаны, поверх которых был повязан кожаный фартук. – Что вы мне его сюда приперли?!
– Так, хозяин приказал…
– Хозяин приказал, – хмыкнул обладатель баса, – а мыть здесь все после этого отребья хозяин не приказывал? Как я потом, по-вашему, здесь телят буду смотреть?! Или вы хотите, чтобы у меня весь молодняк вымер? На этом же заразы больше, чем на моих ботинках! Что стоите, олухи, рот ему заткните, а то орать сейчас начнет!
– Он не начнет, – возразил один из надсмотрщиков.
– А если не начнет орать, то зубы выкрошит к черту, я ж ему всю спину вскрывать собираюсь! Как его потом беззубого продавать? – не дал сбить себя с толку обладатель фартука.